— Она часто поражает холощеных котов вроде вашего Питера. Инъекция гормона, курс таблеток — и все как рукой снимет.

Питер не перестал мурлыкать, даже когда я ввел иглу под кожу — он ценил любое внимание к себе, — но я заметил, что хозяев что-то тревожит. А когда я насыпал таблетки в коробочку и сел писать инструкцию, вид у них и вовсе стал несчастным.

— Тут вот что получается, мистер Хэрриот, — неожиданно сказал старик. — Лечение это денег стоит, а мы вам заплатить не можем. То есть сегодня.

— Да вот, — вмешалась его жена. — Мы любим платить аккуратно, сразу, только вот денег у нас сейчас нет. Нас ограбили.

— Ограбили?

— Да, случилась такая беда. Мужу все недужится, ну и сад мы подзапустили. А тут приходят эти двое и предлагают сад в порядок привести, ну и пока мы уговаривались в комнате с одним, другой на кухне шарил и забрал наши пенсии и еще немножко, что мы на расходы отложили. Деньги на полке лежали.

— Какая подлость! — сказал я. — Но из-за меня, ради Бога, не беспокойтесь. Заплатите, когда вам будет удобно. Я от души вам сочувствую — пережить такое!

Я вышел из домика в бешенстве — просто не верилось, что бывают люди, способные забраться в дом к безобидным старичкам и украсть несколько фунтов — все их достояние. Но, как ни грустно, эту историю я слышал не в первый раз. Эта парочка повадилась орудовать в Дарроуби — под любым предлогом проникали в дом и обворовывали хозяев. Специализировались они на стариках, трусы!

Несколько дней спустя, проходя мимо коттеджа миссис Коутс, я решил заглянуть к Волчику. Старушка впустила меня, и пес приветливо замахал хвостом, свирепо ворча.

— Он молодцом, — сказала миссис Коутс. — Больше совсем на заднице не ерзает.

— Прекрасно, — ответил я. — Для собак эта штука очень мучительна. Она схватила меня за руку.

— А что я вам расскажу! Ко мне воры залезли!

— Неужели те двое? Так и вас тоже? Очень грустно.

— Да нет, вы послушайте! — возбужденно начала она. — Один, значит, зубы мне заговаривает в комнате, а другой на кухне с Волчиком. Слышу, он говорит: «Собачка! Хорошая собачка!», а потом вдруг прямо взвыл, табуретку опрокинул и через комнату к двери, и визжит, а Волчик висит у него на заднице. Второй тоже наутек, но на пороге Волчик и его тяпнул-таки — как он заорал! Потом гляжу — бегут по улице, а Волчик сзади на них прыгает!

Она пошарила в углу за камином и протянула мне окровавленный лоскут, явно вырванный из брюк.

— Волчик его с собой притащил.

Я так хохотал, что даже привалился к стене.

— Ну замечательно! Держу пари, больше мы их в Дарроуби не увидим!

— Что так, то так. — Старушка зажала щеки в ладонях и засмеялась. — Меня смех разбирает, чуть вспомню, как тот улещивал: «Собачка, хорошая собачка!».

— Да, очень забавно, — согласился я. — Наверное, не на тот конец смотрел!

17

Коли лошадь охромела, осмотри копыто, гласит старое присловье, и в девяноста процентах случаев это дельный совет.

Могучий клайдсдейл приподнимал заднюю левую ногу, держал ее на весу, подрагивая, потом осторожно опускал на землю. Все было ясно.

— У него камешек, — сказал я фермеру. Так в холмах называли гнойный пододерматит. Он возникает, когда лошадь ранит подошву или она трескается и внутрь проникают патогенные микроорганизмы. Образуется абсцесс, и лечение одно: выскоблить рог и эвакуировать гной.

Для этого требовалось поднять копыто и либо положить его себе на колено, если нога задняя, либо зажать между собственными ногами, если она передняя. Затем копытным ножом добраться до подошвы. Рог частенько бывает тверже мрамора, а точное место определить нелегко. Сколько часов я провел, выскабливая копыта, а лошадь наваливалась на меня всем весом, и по моему лицу струился пот, капая с носа на чертово копыто!

— Ну-ка, посмотрим! — сказал я, провел ладонью вниз по ноге и уже добрался до копыта, как вдруг конь гневно дернулся, стремительно повернулся и лягнул меня, задев бедро.

— Ну что же, он, во всяком случае, еще способен брыкаться больной ногой! — пробормотал я.

Фермер крепче ухватил поводья и расставил ноги пошире.

— Ага. Он с норовом. Так что вы поосторожнее. Он и меня раза два еще как отделал!

Я опять попытался — с тем же результатом, а при третьей попытке, когда копыто промахнулось самую малость, конь повернулся — и я отлетел к стенке стойла. Но встал и с угрюмой решимостью опять потянулся к левому заднему копыту. Тут конь взвился на дыбы, передним копытом припечатал мне плечо и попробовал укусить.

Фермер был пожилой, довольно щуплый, и конь мотал его из стороны в сторону. Вид у него был самый несчастный.

— Вот что, — пропыхтел я, потирая плечо, — нам одним с ним не справиться. Днем я должен привезти Денни Бойнтона к другой лошади с камешком, так мы заедем около двух и займемся этим молодцом. Да и подкову кузнецу снять проще.

Фермер Хиксон вздохнул с облегчением.

— Правильно. А то я уж думал, мы тут такое родео устроим! Уезжая, я задумался о моих отношениях с Денни. Нас связывала старая дружба. Он часто ездил со мной, когда я отправлялся к заболевшим лошадям. В пятидесятых трактор окончательно воцарился на фермах, но некоторые фермеры держали рабочих лошадей и очень ими гордились. Лошади эти, как правило, были крупными кроткими животными, и я испытывал к ним почти родственное чувство, наблюдая, как они терпеливо выполняют свои обязанности. Но конь мистера Хиксона оказался явным исключением.

При обычных обстоятельствах я бы спокойно снял подкову, прежде чем начать операцию. Все ветеринары на первых стадиях обучения постигали тайны ковки, и необходимые инструменты были при мне, но хиксоновский конь устроил бы хороший танец. Нет, пусть лучше Денни!

Бойнтоновская кузница стояла на окраине деревни Ролфорд, и, подъезжая к квадратному приземистому строению, осененному деревьями на зеленом фоне высокого склона, я в который уж раз почувствовал, что вижу один из немногих сохранившихся памятников прошлого. Когда я только приехал в Йоркшир, в каждой деревне была своя кузница, а в Дарроуби так даже несколько. Но с исчезновением ломовых лошадей исчезали и они. Жившие там из поколения в поколение люди разъехались, и в стенах, где стучали конские копыта и лязгало железо, теперь стояла мертвая тишина. Кузница Денни была одной из немногих сохранившихся — главным образом потому, что он был искусным мастером и подковывал верховых и скаковых лошадей, а это требует особой сноровки. Когда я вошел, Денни нагибался над копытом красавца гунтера, перешучиваясь с миловидной хозяйкой лошади, которая стояла возле.

— А, мистер Хэрриот! — воскликнул он, увидев меня. — Я сейчас освобожусь. — Он прижимал к копыту раскаленную подкову, и запах паленого рога, красные отсветы горна и звенящие удары молота, которым бил по наковальне все еще бодрый и крепкий отец Денни, вызывали уйму воспоминаний о прошлых, более живописных днях.

Денни не отличался массивностью. Он был худощав, но очень крепок, и пока он работал, на руках вздувались и опадали бугры мышц. Спина у него была широкая, как того требовало ремесло, но в остальном ему была свойственна та жилистая поджарость, какая отличала фермеров йоркширских холмов, в чьем обществе я чуть ли не ежедневно проводил по нескольку часов.

Денни уже прибивал подкову. Через минуту-другую он выпрямился и похлопал лошадь по крупу.

— Забирайте свою клячу, Анджела, — сказал он, блеснув в сторону девушки белозубой улыбкой.

Она хихикнула, а я подумал, что сцена эта очень типична. Денни с его лукавыми смеющимися глазами и какой-то бесшабашностью на рубленом лице, несомненно, нравился окрестным барышням, которые приводили к нему своих расковавшихся лошадей, и он всегда работал под аккомпанемент игривых шуток. Короче говоря, бойнтоновская кузница была подлинной обителью легкого флирта.