Зигфрид протянул томную руку и взял трубку.

— А! Как вы себя чувствуете, Уилф, мой старый друг? — Глаза у него полузакрылись, и он совсем ушел в недра кресла.

— Я-то хорошо, мистер Фарнон, — рявкнул в трубке громовой бас. Звонил Уилф Брамли, председатель дискуссионного фермерского общества. Он принадлежал к старой гвардии и считал, что, говоря по телефону, голоса жалеть не следует, и я ясно слышал каждое его слово. — А вы-то как?

— Превосходно, Уилф, превосходно, — прожурчал Зигфрид, держа трубку на почтительном расстоянии от уха.

— Вот и хорошо. А то мы уж подумали, не случилось Ли с вами чего!

— Случилось?.. Но почему?

— Так зал же полон, люди в дверях стоят, и мы вас уже полчаса ждем. Вот и подумали, вдруг что-нибудь приключилось, когда вы возвращались с вызова.

Зигфрид внезапно выпрямился, и у него отвисла челюсть.

— Зал?..

— Ну да. Человек двести собралось, не меньше. В том году все вас прямо заслушались. Я так и знал, что народу явится пропасть. Вот сидим и ждем вас. Без докладчика-то начать никак нельзя, сами понимаете. Хе-хе-хе!

На Зигфрида больно было смотреть. За эти секунды он словно состарился на десять лет.

— Страшно сожалею, Уилф! Я…

— Да нет, мистер Фарнон, извиняться вам ни к чему. Такому-то занятому человеку! Вас ведь на части рвут. Одна нога здесь, другая там. Как тут не опоздать иной раз? — Голос Уилфа загремел еще громче. — Мы же знаем, вы ведь не перед телевизором рассиживаетесь, хе-хе-хе!

У Зигфрида выпучились глаза.

— Да, Уилф, да, конечно… разумеется. Ха-ха-ха! Какой там телевизор! Ха-ха-ха! — Смех с трудом вырывался из перекошенного рта. — Я уже совсем собрался. Буду через несколько минут.

Мой партнер швырнул трубку на рычаг и катапультировал из кресла.

— Уезжаю, Джеймс. Увидимся утром.

Он кинулся к двери, и во мне взыграло недостойное чувство.

— Зигфрид! — окликнул я.

Он остановился на пороге и посмотрел на меня диким взглядом. Я погрозил ему пальцем и ощутил, как губы складываются в ехидную усмешку.

— Вы же забыли, так?

33

Зигфрид, выскочив из аптеки, ухватил меня за руку. Вид у него был затравленный.

— Джеймс! — вскричал он. — Колему понадобилась еще одна собака! Он вам говорил?

— Совершенно верно. Сказал, что собирается обсудить с вами. По-видимому, собака эта у него уже довольно давно. Он оставил ее у матери, а теперь думает привезти в Дарроуби. По-моему, пусть.

Мой партнер выставил подбородок.

— Нет, не пусть. Он начал с барсука и собаки, теперь у него два барсука и собака, и вот он хочет держать в этой квартирке двух барсуков и двух собак! Короче говоря, я ему ответил «нет».

— Мне кажется, вы слишком жестокосердны, Зигфрид. Он, наверное, чувствует себя одиноким, и его животные заменяют ему общество.

Зигфрид тяжело вздохнул.

— Разумеется, он ссылается именно на это, но ему только дай палец! Если мы сейчас уступим, помяните мое слово, он устроит наверху чертов зверинец!

— Ну послушайте! — Я засмеялся. — Вы преувеличиваете. Этого можно не опасаться. Малый он отличный, вы же знаете, и прекрасный помощник. Мне кажется, нам следует поспособствовать тому, чтобы он почувствовал себя здесь совсем как дома, а с его стороны только естественно скучать без второй собаки.

Мой партнер снова тяжело задышал, сверля меня взглядом.

— Я и не сомневался, что вы это скажете. Вас легко склонить на уступки. Но я знаю, что прав, и ничего подобного не потерплю. Это мое последнее слово! — Он сунул в карман две бутылки кальция и удалился со свирепым видом.

Колем снова и снова взывал ко мне, и его просьба казалась вполне обоснованной, однако Зигфрид уперся, ничего не желая слушать.

Когда за кружкой пива в «Гуртовщиках» я опять вернулся к этому вопросу, он побагровел, но дослушал до конца.

— Мне бы хотелось, чтобы вы изменили свое решение, — сказал я. — Не вижу, что страшного, если Колем обзаведется второй собакой. От двух собак хлопот немногим больше, чем от одной. Работает он прекрасно, и его следует поощрить. В вас говорит предубеждение, но никаких оснований для опасений нет.

— Никаких, вот как? — Фарнон поперхнулся пивом и поставил кружку. — Я придерживаюсь иного мнения. У меня есть предчувствие, которое только крепнет. — Он умолк и обвел взглядом зал. — Но вы меня совсем допекли, а я сегодня очень устал. Вы с ним будете долбить, долбить… Ладно, скажите ему, пусть делает что хочет.

Я хлопнул его по плечу и засмеялся.

— Огромное спасибо, Зигфрид. Так-то лучше. Я знаю, вы никогда об этом не пожалеете.

Он улыбнулся усталой улыбкой.

— Смейтесь! Смейтесь! Но повторяю, мы допускаем большую ошибку. — И помахал пальцем у меня под носом. — А я об этом еще пожалею, вот увидите.

На следующее утро Колем с восторгом узнал от меня о полученном разрешении, и несколько дней спустя я мысленно похвалил себя, услышав наверху новый, еще незнакомый лай.

Зигфрид в приемной распечатывал письма, а я заметил с улыбкой:

— Приятно слышать. Ну теперь Колем будет вполне счастлив. Ответом был холодный взгляд, и в эту секунду в приемную вошел наш помощник. Рядом шагали два огромных добермана.

— Что за черт? — сказал Зигфрид, поднимаясь из-за стола.

— Просто мои остальные собаки, — ответил Колем с легким смешком. — Познакомьтесь с Мэгги и Анной.

— Собаки! — взорвался Зигфрид. — Вы говорили про. со-ба-ку!

— Знаю, знаю. Я так и хотел. Думал забрать одну Мэгги, но бедняжка Анна смотрела так жалобно, что у меня не достало духа оставить ее у мамы. Ведь они неразлучные подруги, и обе смирнее старой овцы.

— Это они-то смирные?! — Голос моего партнера перешел в крик. — Вы вырвали у меня позволение привезти сюда одну собаку, а являетесь с двумя громилами!

Он не так уж далеко уклонился от истины. Доберманы, высокие, поджарые, стояли неподвижно, задумчиво поглядывая на двух незнакомых мужчин, и в этом чудилась опасная угроза. У меня создалось впечатление, что они в любую минуту могут затеять что-то крайне нежелательное.

— Это переходит всякие границы! — Зигфрид в исступлении замахал рукой перед лицом Колема, и тут собаки заворчали негромко, но так, что кровь застыла в жилах. Глаза их были прикованы к лицу моего партнера, губы подергивались, обнажая частокол белых зубов.

— Фу! — прикрикнул Колем. — Сидеть!

Обе собаки тотчас сели и уставились на него с обожанием. Несомненно, они, как и все животные, полностью находились под его обаянием.

— Ну корова Джека Скиннера ждать не может… — Молодой человек сверился со списком вызовов. — Я поехал. — Он вышел в сопровождении двух своих внушительных спутниц.

Зигфрид бросил на меня усталый взгляд.

— Помните, что я говорил? Вот и началось.

Неделю спустя, направляясь через сад к задней двери дома, я вдруг услышал бешеный лай и взывающий о помощи человеческий голос. Какофония эта доносилась из огороженного дворика у операционной. Мы им почти не пользовались. Кроме мусорных баков операционной там имелись сарай и ветхий нужничек, наследие былых лет.

Я прильнул к щели калитки, ведущей из сада во дворик. Полный отчаяния голос принадлежал Зигфриду и раздавался из допотопного сортира, дверь которого висела косо на одной петле. А на эту хрупкую преграду свирепо кидались доберманы с кровожадным лаем. Я оцепенел от ужаса. Внутри — мой партнер, и, если старая дверь не выдержит, произойдет что-то кошмарное. А я был бесполезен. Собак не боюсь, но трезво отдавал себе отчет, что эти две тут же со мной разделаются, сунься я во дворик.

И я опрометью бросился через сад в дом, вопя: «Колем! Колем!».

Тот скатился с лестницы, услышал невообразимую какофонию за домом и помчался туда со мной.

— Мэгги! Анна! Нехорошие собаки! Сюда!

Лай умолк как по волшебству, а секунду спустя доберманы стлались виновато у ног Колема, поглядывая на него с жалобными ухмылками.