— Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.

— Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. — Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.

— Ну, это заметить нетрудно, — сказал я, и старик расплылся от удовольствия.

— Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь (он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка), то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда, будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.

— Она вас усыновила. — Я засмеялся. — С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.

— Да… да… Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?

Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.

Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:

— Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?

— Да нет… Раз уж вы об этом спросили, то последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.

— Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.

Он привскочил в кресле как ужаленный.

— Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость… Попробую ее одну не выпускать.

— Это сложно, — заметил я. — Надежнее было бы стерилизовать ее.

— А?

— Разрешите мне сделать гистерэктомию. Удалить матку и яичники. Тогда все будет в порядке. Ведь котята здесь вам ни к чему?

— Да… разумеется. Но операция… — Он бросил на меня испуганный взгляд. — Любое хирургическое вмешательство всегда чревато опасностью, не так ли?

— Нет-нет, — бодро ответил я. — Операция совсем простая. Мы делаем их сотнями.

Обычная его корректность вдруг исчезла. До этих пор он казался человеком, столько повидавшим в жизни, что его безмятежность ничто не могло нарушить, и вдруг он весь как-то съежился. Некоторое время продолжал поглаживать кошечку, по обыкновению свернувшуюся у него на коленях, а потом потянулся за кожаным, черным, с облупившимся золотым тиснением томом Шекспира, от которого его оторвал мой приход. Он заложил страницу ленточкой, закрыл книгу и аккуратно убрал ее на место.

— Право, не знаю, что и сказать, мистер Хэрриот. Я ободряюще ему улыбнулся.

— Вы напрасно тревожитесь. Я настоятельно рекомендую сделать это. Я опишу вам ход операции, и вы сразу успокоитесь. Ну прямо-таки микрохирургия. Делается крохотный разрез, извлекаются яичники и матка, перевязывается культя, а затем…

Я прикусил язык. Мистер Айрсон закрыл глаза и так сильно качнулся вбок, что чуть не вывалился из кресла. Впрочем, хирургические подробности не впервые произвели совсем не тот эффект, который был мне нужен, и я тут же прибегнул к другой тактике — громко засмеялся и потрепал его по колену.

Он открыл глаза и испустил долгий дрожащий вздох.

— Да… да… полагаю, вы совершенно правы. Но дайте время подумать. Я был совсем к этому не готов.

— Как угодно. Эдди Карлесс, конечно, позвонит мне, если вы ему скажете. Но не откладывайте решение надолго.

Звонка, однако, не последовало, и меня это не удивило. Слишком уж в большой ужас пришел старик от моего предложения. И миновало больше месяца, прежде чем мы снова увиделись.

Я просунул голову между мешками. Он сидел в плетеном кресле и чистил картошку.

— А, мистер Хэрриот! Входите! Входите! — Мистер Айрсон посмотрел с мрачной решимостью. — Садитесь, пожалуйста. Я очень рад, что вы заглянули. — Он вскинул голову и перевел дух. — Я намерен последовать вашему совету касательно Эмили. Сделайте ей операцию, когда вам будет удобно.

— Вот и чудесно! — ободряюще сказал я. — У меня в багажнике есть кошачья корзинка, так что я смогу забрать ее немедленно.

Кошечка прыгнула ко мне на колени, и я поторопился отвести глаза от расстроенного лица старика.

— Ну, Эмили, поедешь со мной… — начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись?

— Ну-ка, ну-ка, — бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили.

— Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна. Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:

— Но… но что же нам делать?

— Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! — Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.

— Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами… Она же такая маленькая!

— Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся — будет это примерно через месяц, — попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?

— Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что… что она так много для меня значит.

— Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре. Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.

В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.

Прошло недели две, и меня пригласили на ежегодный банкет местного Сельскохозяйственного общества. Обстановка была самой официальной. Присутствовали почтенные фермеры, крупные землевладельцы и чиновники Министерства сельского хозяйства. Мне дверь туда открыло только то, что я был вознесен в члены подкомиссии по молоку.

С предобеденной рюмкой в руке я беседовал со своим старым клиентом и внезапно поперхнулся виски.

— Боже великий! Мистер Айрсон! — вскричал я, указывая на высокую седобородую фигуру в дальнем конце зала, щеголявшую безупречным белым галстуком. Серебряная шевелюра, обычно растрепанная, была зализана к затылку и блестела над ушами. Прихлебывая из рюмки, он властно чеканил слова, а собравшиеся вокруг слушатели согласно кивали.

— Глазам своим не верю! — ахнул я еще раз.

— Да он это, он, — проворчал мой приятель. — Сквалыга чертов!

— Что?!

— Ну да. Первейший сукин сын. Родную мать обдерет до нитки.

— Странно! Я знаком с ним не очень давно, но он мне нравится. Очень нравится.

Фермер вздернул брови.

— Ну так вы один такой выискались, — пробурчал он кисло. — Эдакого другого прижимистого скупердяя не найти.

Я даже головой помотал.

— Не понимаю. А костюм? Где он его раздобыл? В его придорожной лачужке нет ничего, кроме самого необходимого.

— Э-эй! Погодите минутку! — Фермер расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь. — Это надо же! Вы ведь о его брате говорите, старике Юджине. А это Корнелий.

— Невероятно! Изумительное сходство. Они близнецы?

— Да нет. Корнелий на два года старше, но все равно похожи, как две горошины.

Словно почувствовав, что мы говорим о нем, седобородый старик обернулся к нам. Лицо было почти лицом Юджина, но вместо мягкости чувствовалась нахрапистость, вместо благожелательной безмятежности — свирепое высокомерие. Почти сразу же он снова принялся что-то вещать стоящим вокруг, а у меня по телу пробежала ледяная дрожь. Стало не на шутку страшно, но я продолжал смотреть в ту сторону как зачарованный, пока голос фермера не вывел меня из этого транса.